Горький просил меня написать несколько статей о Неаполе. Дело это близко моему сердцу — попытаюсь.
И.
Рим, 20/V-33
20 мая 1933 г.,
Рим
У меня головокружение от всех этих колизеев, форумов, Сикстинских капелл, Рафаэля, Пантеона... Хотел уехать сегодня, но не могу оторваться, когда-то еще придется вернуться сюда... Вот и пришлось увидеть то, о чем я с детства прочел сотни книг.
В Париж выеду послезавтра.
И.
Флоренция, 24/V-33
24 мая 1933 г.,
Флоренция
Конец венчает дело — ничего более прекрасного, чем Флоренция, на своем веку не видел. От всех этих Микельанджело, Рафаэлей, Тицианов хожу как в чаду. Ночью еду в Париж, куда должен прибыть завтра в десять часов вечера — там небось прихлопнут всякие дела. Сейчас пойду покупать гостинец Наташе.
Посылаю Вам лоджию со статуей Бенвенуто Челлини на первом плане.
И.
Флоренция, 24/V-33
24 мая 1933 г.,
Флоренция
Дорогой Алексей Максимович.
Глаза мои видют, ноги мои ходют, я во Флоренции. Этого достаточно для того, чтобы быть счастливым...
Собираюсь в Париж. Меня торопят с представлением сценария. Кое-что обдумал. В июне рассчитываю увидеться с Вами в Москве и очень этому радуюсь.
Маршака оставил в неудовлетворительном состоянии. Ничего не мог поделать: мне надо ехать; беспокоюсь об нем.
Когда приеду — расскажу Вам и Яковлеву, что я увидел в Неаполе; очень будет хорошо, если у нас выйдет «сочинение»...
Поклон от всего сердца чадам и домочадцам.
Ваш И. Бабель
Париж, 29/V-33
29 мая 1933 г.,
Париж
Милая А. Г. Вчера вернулся в Париж после полуторамесячного пребывания в Италии. Не успел побывать в Венеции — не хватило денег. Все затмила Флоренция. Впечатление неизгладимое на всю жизнь. Алексей Максимович поручил мне одну работу, которую надо исполнить здесь, потому я не мог приехать вместе с ним. Тоска по России все сильнее. Вернусь во второй половине июня.
В работе — неудачи. Пьесу написал — не вышло. Не могу пока определить — окончательная эта неудача или еще поправимо. Сдал А. М. несколько рассказов для второго номера альманаха «Шестнадцатый год», один рассказ как будто ничего, остальные, по-моему, серы. Дочка за полтора месяца очень изменилась, хорошо говорит по-русски, меньше шалит. Сегодня отдал напечатать ее негативы, когда будет готово — пошлю Вам. Это должна была сделать Евгения Борисовна, но по забывчивости своей ничего не исполнила. Не переслала мне даже в Сорренто Ваше письмо, я только здесь узнал о нем. Пробки, конечно, привезу. Напишите обо всех поручениях, теперь время. Привет мужчинам. Я радуюсь тому, что свиданье наше не за горами.
Ваш И. Бабель
Париж, 30/VII-33
30 июля 1933 г.,
Париж
Л. В. Вместо того, чтобы объявлять меня жуликом (легкое занятие), послали бы мне друзья мои денег на дорогу или хотя бы ж<елезно>д<орожный> билет. Пять месяцев тому назад я написал об этом, никто не ответил. Что это значит? Это значит, что я предоставлен самому себе в чужой враждебной обстановке, где честному сов<етскому> гражданину заработать невозможно. Едучи сюда, я рассчитывал, что у Евгении Борисовны будут деньги на обратный путь, но американский дядюшка кончился, наступила misere noire, долги и проч. Унижение и бессмыслица состоят в том, что человек, лично ни в чем не нуждающийся, приспособленный к тому, чтобы обходиться без всяких просьб, принужден прибегать к ним, и так как он делает это против своего чувства, против своей гордости, то и выходит это у него плохо. Жизнь этого человека ломается надвое, ему надо принять мучительные решения. Сочувствия не нужно, но понимание товарищей — хорошо бы.
Это о «мире», теперь о себе. Живу отвратительно, каждый день отсрочки мучителен; кое-как состряпал кратчайший ex pose. Если понравится и заплатят — выеду на этой неделе, если не понравится (изложено отнюдь не в духе Патэ) — тогда... не знаю, что делать, объявить себя разве банкротом, попросить в полпредстве ж.-д. билет и тайком бежать от кредиторов...
Voila, невесело. Мне до последней степени нужно быть в Москве 10/VIII, иначе рухнут давнишние заветные планы. И так с верой в «божью помощь» — a bientot...
Целую руки и низко кланяюсь Е[лене] Гри[горьевне]
Любящий Вас И. Б.
Эренбург был в Лондоне, захворал там, теперь он в Швеции.
Москва, 21/IX-33
21 сентября 1933 г.,
Москва
Жизнь налаживается. Читал доклад о заграничной поездке — хуже, чем мог бы это сделать. В газетах переврали, но это неизбежно. Переделываю теперь «труд», написанный в Париже, конец там вышел неудачен. Освободиться бы от этого, тогда дорога открыта — можно заняться множеством интересных дел. Посылают в командировку на Се[верный] Кавказ и Украину. Возможно, побываю в Одессе. Думаю, что в октябре начну работать на экспорт — так чтобы была помощь маме и Жене. Если не считать нищеты — в Париже все благополучно.
У нас чудовищная осень — не то что каждый день дожди, и слякоть, и сумрак, а каждый час льет; феноменальный урожай этого года ощутительно страдает.
Вчера у меня в гостях были Лившицы и Семичевы; выпивали, закусывали, играли на граммофоне. В гостях у нас отличный инженер из Вены — ведем за трапезой легкий разговор на венском диалекте за сигарой и венским кофе. «Паллацо» мое в порядке.